Словарь языка произведений Распутина Валентина Григорьевича

Отправили Михаила растапливать во дворе ка́менку; Люся с Варварой заспорили, в чем варить кажу, потому что Варвара готова была сразу скормить матери ведерный чугун, а Люся стояла на том, что много нельзя, вредно, лучше потом сварить снова <…>.

(Последний срок, с. 279)

Полка, где парятся, в ней [бане] не было, вместо каменки топили железную печку и грели на ней воду — не баня, а одно названье.

(Последний срок, с. 309)

Настёна кинулась на колени — на полу валялись хлебные крошки. Нет, не свекор и не свекровь, кто-то другой. В ка́менке, в холодной золе, Настёна разворошила окурок.

(Живи и помни, с. 9)

Гуськов похолодел: весь день он почему-то не сомневался, что увидит его [дым], и даже с уверенностью прикидывал — вот сейчас Настёна таскает воду, сейчас она растопила ка́менку... Неужели сорвалось?

(Живи и помни, с. 123-124)

Все лето вся радчиковская семья, кроме матери, не выходила из леса, там, на лесхозовском подворье за Ангарой, и жили, там и баня стояла с ка́менкой, ухавшей таким жаром, что кожа, как под иголками, потрескивала и волосы на голове секлись.

(Дочь Ивана, мать Ивана, с. 226)

Народное слово 2, с. 20.

КА́МЕНКА В ГОВОРАХ БАЙКАЛЬСКОЙ СИБИРИ

С охоты пришёл [охотник. — Г. В. А.-М.], зимовьё-то обычно, ка́менку затопил, в зимовьё дверь-то была открыта. А охотник же в зимовьё заходит, ружьё оставляет на улице. Ну, он ружьё, топор, всё на улице оставил, сам зашёл в зимовьё. Ка́менку-то затопил, а медведь пришёл, передние ноги склал, морду вот так в зимовьё к нему выпихал. Ему не в зимовьё надо огонь налаживать, а варить на улице, а он его не выпускат, сидит, на пороге морду держит. Наверно, слыхали такое?

[— Нет. — Собир.].

Ну и чё?! Ну, вот сидел, сидел. А раньше же хлеб-то пекли, ковриги, аржаной, вот такие ковриги, не то что такие булочки. Ну а когда уходят на охоту, в зимовьё затасковают буўку хлеба, чтоб она оттаяла, а то на улице-то мёрзлый. Ну, у него буўка хлеба этого лежала на столе. Он отрезат ломоть во всю булку, намазыват маслом и подходит к медведю, подаёт этот кусок хлеба. Когда подал кусок хлеба, у порога-то не медведь оказался, а молодой парнина, человек. Он ему и говорит:

— Вот сколь, — гыт, — я ходил, чтоб, — гыт, — мне подал кто хлеба, чтоб я стал человеком. И вот, — гыт, — первый, — гыт, — ты подал мне хлеба, вот я, — гыт, — стал человеком <…>.

Записано в 1998 г. Афанасьевой-Медведевой Г.В. от Ларисы Георгиевны Коношановой (1932 г.р.), проживающей в с. Коношаново Жигаловского района Иркутской области.

Словарь 19, с. 272-273.